Главная Части речи Ольга громова сахарный ребенок брифли. «Все хорошее, что было при Сталине в стране, делалось вопреки, а не благодаря

Ольга громова сахарный ребенок брифли. «Все хорошее, что было при Сталине в стране, делалось вопреки, а не благодаря

Роман "Сахарный ребенок", краткое содержание которого приведено в этой статье, это произведение писательницы Громовой. По сути, это документальная книга, написанная со слов реального персонажа, маленькой девочки Стеллы. Ее детство пришлось на тяжелые времена в Советском Союзе - 30-40-е годы. Книга, написанная в начале 2010 годов, сразу стала бестселлером, завоевав любовь читателей и уважение литературных критиков.

Роман о девочке

"Сахарный ребенок", краткое содержание которого позволяет понять, в чем суть произведения, это очень искренний роман. Читатели признаются, что он берет за душу и завораживает уже с первых страниц. В центре повествования - маленькая Эля. Она растет в крепкой семье, где царят любовь и уважение друг к другу. Счастливая идиллия рушится в один момент, когда выясняется, что ее отца признали "врагом народа". Что это такое, она еще не до конца понимает. Но жизнь ее меняется кардинально. На смену тихим семейным вечерам приходят переживания, ежедневный стресс.

Эля оказывается в страшном, неприятном ей мире, где все ей не рады. Отца арестовывают. Его увозят из дома, о дальнейшей судьбе ничего не известно. Все попытки матери девочки пробить чиновничью стену заканчиваются практически ничем. "Враг народа" оказывается в застенках НКВД.

С Элей и матерью тоже обращаются неподобающим образом. Их отправляют в лагерь для членов семей изменников Родины. Для них даже существует специальная неприятная аббревиатура - ЧСИР. Сюда же привозят социально опасных элементов (СОЭ).

Лагерь расположен вдали от их дома - в Киргизии. Незнакомый и тяжелый климат, тяжесть переезда, непростые условия содержания. Все это негативно сказывается на состоянии девочки.

Подростоковый роман

Несмотря на все испытания, которые выпадают на их долю, Эля и ее мама не отчаиваются, не падают духом. Ольга Громова пишет классический подростковый роман, в котором показывает, как родитель даже в критических обстоятельствах должен и может помочь ребенку перенести самые жуткие моменты в жизни.

Мама Эли постоянно шутит, поет песни, читает стихи своей дочери. Они всячески пытаются заботиться друг о друге. Им предстоят болезни и голод, но ничто не заставит их расстаться. "Сахарный ребенок", главным героям которого приходится буквально выживать в сложившихся обстоятельствах, это еще и роман воспитания. Очень увлекательная книга о настоящей любви, а также о том, что такое внутренняя свобода и человеческое достоинство. Свободе, которая может быть в каждом человеке даже в годы репрессий, самое точное определение дает мама Эли. По ее мнению, рабство - это только состояние души. Если же человек внутренне свободен, то его невозможно сделать рабом.

Роман "Сахарный ребенок", краткое содержание которого есть в этой статье, был отмечен призами и наградами. В частности, книга вошла в лонг-лист престижной литературной премии "Книгуру", получила диплом премии имени известного фантаста Крапивина.

Далее постарамся подробнее остановится на сюжете произведения, чтобы лучше понять те идеи, которые заложил автор. Практически каждый найдет что-то свое в "Сахарном ребенке". Краткое содержание - отличное доказательство этому.

В центре повествования - мать, перенесшая костный туберкулез и получившая из-за этого инвалидность, и ее 6-летняя дочь. Из-за ареста главы семьи они оказываются просто в нечеловеческих условиях лагеря для нежелательных в советском обществе элементов. Но и даже тут они не отчаиваются, всячески пытаясь поднять настроение друг другу, больше всего боясь не за себя, а за то, что могут ранить близкого человека.

Созданный ими внутренний мир противостоит внешнему ужасу. Только он помогает им выжить. Временами автор Ольга Громова описывает просто жуткие эпизоды. Маленькой Эле надзиратель разбивает нос прикладом винтовки за то, что она хотела сорвать тюльпан на клумбе. Но даже это не дает героям ожесточиться и опустить руки.

Жизнь после лагеря

Далее Громова в "Сахарном ребенке" описывает жизнь героев после лагеря. Правда, им не позволяют вернуться в родной город, а отправляют в далекие киргизские села. Здесь они встречают хороших и добрых людей, которые с пониманием относятся к ситуации, в которой оказались мать и дочь.

Тут живут оседлые киргизы, раскулаченные украинские семьи. Все с уважением относятся к киргизской культуре и языку, что еще больше располагает к ним местных жителей.

Смысл названия романа

В этой части романа мы узнаем смысл его названия. Киргизы начинают называть Элю "кант бала", что в переводе с их языка означает "сахарный ребенок". Анализ этого произведения лучше всего основывать на самой яркой его главе - "Великое чтение".

В ней рассказывается, как практически каждый вечер все ссыльные, среди которых русские, украинцы, а также местные жители, собираются вместе в одном из бараков. Они рассказывают друг другу истории о своей жизни, пересказывают знаменитые произведения, относящиеся к их культуре, читают стихи, рассказы и повести. Например, Гоголя и Пушкина. Причем нередко в переводе на киргизский.

Эти вечера, чтения за одним столом объединяют всех, живущих в этом селе, в тяжелых, порой, просто невыносимых условиях.

В романе описываются 10 лет, а все последующие события жизни главных героев кратко излагаются в эпилоге.

Для кого эта книга?

"Сахарный ребенок" - это книга для семейного чтения тихими вечерами. Отличная возможность наладить внутренний диалог в семье, рассказать детям о неприятных и страшных страницах истории страны, о которых все-таки необходимо не забывать.

К тому же это прекрасный роман, способный продемонстрировать всем современным людям, как необходимо оставаться человеком и не терять свое достоинства, даже оказываясь в самых тяжелых условиях. Тем, кому не посчастливилось попасть в жернова истории, удается сохранить веру в хороших людей, а также любовь к своей земле и своей Родине.

По сути, это вечный сюжет, основанный на новом для детской отечественной литературы материале. Это история девочки из прошлого века, которая к тому же блестяще проиллюстрирована художником Марией Пастернак. На всем протяжении своей работы она находилась в тесном контакте с автором. Поэтому ей удалось все изобразить максимально приближенно к тому, как это представляла писательница, когда создавала свое произведение.

Писательница Громова

Автор романа "Сахарный ребенок", тему которого можно определить как любовь к близким и сохранение человеческого достоинства, в обычной жизни работает главным редактором журнала "Библиотека в школе". Поэтому она отлично знает, с какими произведениями детской литературы сегодня сталкиваются ученики, какая современная детская литература появляется на прилавках магазинов и книжных полках в библиотеках.

При этом, чтобы создать такое произведение, ей потребовалась определенная смелость. Ведь тема сталинских запретов ранее практически не поднималась на страницах произведений детской литературы, негласно на нее было наложено табу.

Роман воспитания

При этом книга Громовой продолжает российскую и советскую традицию романов воспитания. Они обязательно должны присутствовать в домашней библиотеке каждого подростка. Ведь такие книги позволяют разобраться во внутренних проблемах, узнать подробности истории своей страны, пусть не самые приятные, осознать основные нравственные правила, которых следует придерживаться всю жизнь.

Раньше такими обязательными к прочтению произведениями были "Неточка Незванова" Достоевского, трилогия Льва Николаевича Толстого про взросление, романы Катаева и Осеевой. Сегодня им на смену приходят книги современных авторов. "Сахарный ребенок" один из самых удачных примеров чтения для нового современного поколения.

Прототипы главных героев

Еще одно достоинство этого романа состоит в том, что все, о чем говорится на страницах "Сахарного ребенка", не выдумка. Книга биографична. Она написана на основе воспоминаний Стеллы Нудольской. Именно она является прототипом главной героини - девочки Эли.

Как иронично отмечает автор на страницах романа, ее родители действительно были социально опасными элементами. По крайней мере, так в то время часто оценивались факты из биографии, которые были у родителей Эли. И у Стеллы мама и папа имели высшее образование, владели сразу несколькими иностранными языками, в свободное время рисовали, играли на музыкальных инструментах. У них была завидная родословная. Дедушка Эли - столбовой дворянин, который работал на Тульском оружейном заводе.

Таким образом, получается, что эта книга единственная, которая повествует о сталинских репрессиях и при этом адресована детям.

Нудольская, ставшая прототипом для этого романа, также писала собственную документальную биографию. Она получила название "Не позволяй себе бояться". Однако для детского произведения такое название, конечно, не подходило. Поэтому роман и решено было назвать "Сахарный ребенок".

Для Громовой издание этой книги было принципиальным вопросом. Она пообещала это сделать своей подруге Нудольской, которая умерла задолго до того, как это произведение увидело свет.

Знакомство Громовой с Нудольской

Громова познакомилась с Нудольской, когда они были соседями по коммунальной квартире, еще в Советском Союзе. Писательница описывает женщину, ставшую прототипом для ее будущего произведения, как одинокого, но сильного человека. Когда они познакомились, Нудольская жила одна. Муж ее умер, а сын работал вдалеке от Москвы. Несмотря на все бытовые и жизненные трудности, она находила в себе силы вести активный образ жизни. Много читала, специально ходила в клуб ветеранов, где знакомила стариков с литературными новинками. Создала группу для молодых мам, в которой обучала всех желающих шитью и вышиванию.

Громова в своих воспоминаниях описывает разговорчивую женщину с острым умом и деликатным чувством юмора. Она постоянно ей рассказывала о своей жизни в Средней Азии, работе на Чукотском полуострове, о подмосковных школах, в которых училась после войны, когда ей с мамой, наконец, разрешили вернуться из Киргизии. В своих историях Нудольская очень точно и подробно описывала характеры, ситуации, с которыми сталкивалась по жизни, и окружающий мир.

День политзаключенных

Именно от Нудольской Громова узнала, что каждый год 30 октября в Советском Союзе отмечают день политзаключенных. В то время сама эта тема была под запретом. Новая же подруга писательницы была как раз из тех, кто пострадал от политических репрессий.

Однако скоро пришли более свободные времена. Началась перестройка, и Громова с Нудольской стали обрабатывать эти воспоминания и публиковать их в виде очерков в газетах и журналах.

Вскоре с Севера вернулся ее сын. Он был неизлечимо болен и не мог работать так, как раньше. Главной целью жизни Нудольской стала забота о нем, посещение больниц и поликлиник, нужно было добывать необходимые лекарства.

Не сломалась она даже в тот момент, стал образцом стойкости и жизненной силы. И для самой Громовой, и для ее читателей. Потому что образ героини воссоздан в романе весьма реалистично.

Ольга Громова

Сахарный ребенок

История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской

Стелле и Эрику. Я выполнила своё обещание.

Не хотелось думать ни об уроках вообще, ни конкретно о немецком языке - так хороша была за окном подмосковная ранняя осень с ярким осенним солнышком, так манила в лес. Я вполуха слушала, как учительница объявляла результаты вчерашней контрольной. «Нудольская - три…» Ослышалась я, что ли? Класс недоумённо загудел, но под строгим взглядом нашей новой «немки» быстро затих. С первых парт изумлённо оглядывались на меня одноклассники: вторая тройка по немецкому за неделю. Все знали, что по-немецки я говорю почти так же свободно, как по-русски, и школьный диктант ну никак не могла написать на тройку.

А я вдруг всё поняла. И недавняя тройка по русскому за сочинение (учительница сказала, что я стала допускать стилистические ошибки и не раскрыла тему), и сегодняшняя уже не показались такими удивительными. Обидными - да, несправедливыми - конечно… Но в эту минуту мне стало ясно, что теперь, в последнем классе, эти тройки станут появляться неизбежно, как бы я ни старалась. И тогда у меня в конце года выйдут четвёрки по русскому и немецкому. И не видать мне ни золотой медали, ни даже серебряной, несмотря на все мои «пятёрочные» табели прошлых лет.

Я совсем перестала слушать урок. Я думала. Понятно, что четвёрки по русскому не избежать - тогда мне точно не дадут медаль. Можно получить медаль, даже имея две четвёрки за последний год, но не в том случае, если одна из них по русскому. Это закон. А похоже, так и будет. Обидно и неясно, почему вторым предметом стал именно мой любимый немецкий. Не математика, не физика… Может быть, потому, что наша новая классная руководительница преподаёт немецкий и, похоже, не очень-то хорошо его знает… а значит, ей не нравятся те, кто знает лучше неё? Или просто она в нашем посёлке недавно, ещё не своя вроде бы, и потому именно ей поручено выполнить чью-то «установку»?

Моя мама тоже преподаёт немецкий. В той же школе. Но ей старшие классы не дают, только с пятого по седьмой. Мы и живём при школе - в маленькой служебной квартире. Маме, конечно, тоже будет обидно за мой немецкий, но я точно знаю, что ни она, ни я сама спорить не станем. И объяснять ничего никому не будем. А одноклассники… ну что ж, поудивляются и привыкнут. В десятом классе у всех своих забот хватает.

Потом, когда-нибудь… когда станет можно… я расскажу свою историю хотя бы самым близким друзьям. Но это будет нескоро. Если вообще будет. А пока я могу вспоминать только молча.

Сегодня за ужином мы попали в волшебную страну эльфов и гномов, где, как всем известно, в кисельных берегах текут молочные реки. В глубоких тарелках с крутым ярким ягодным киселём и налитым по краям молоком нужно «пропружать», прокладывая русла для молочных речек в кисельных берегах. Если не торопиться и действовать аккуратно, в тарелке получится карта страны с озёрами, реками, ручьями и океаном вокруг. Мы долго возимся, а потом сравниваем, у кого лучше получилось: у меня, у мамы или у папы. Папа даже умудрился построить какую-то гору из киселя и уверяет, что именно из неё течёт вот эта молочная река. Пока мы рассматриваем картины в тарелках, гора расползается и получается мутное море. Мы с мамой смеёмся, а няня ворчит: «Ну, собрались младенцы - баловство одно».

Ладно, Мосявка, - говорит папа, - доедаем быстро кисель и спать.

А сказка будет?

Будет тебе сказка. Сегодня моя очередь.

А можно ты прямо сейчас начнёшь, чтобы знать, про что… а потом я пойду чистить зубы и умываться?

Давным-давно…

Когда и солнце было ярче, и вода мокрее?

Господи, а это ты откуда взяла?

Это Полюшка ей так сказки рассказывает, - улыбаясь, говорит мама.

Полюшка - это моя няня. И она, кстати, никогда не зовёт меня Мосявкой. Считает, что это собачья кличка, и ворчит, когда меня так зовут. Но папа её ворчания не боится.

Не отвлекайте меня. Так вот… давным-давно жила-была в Москве семья: папа, мама, няня и совсем маленькая девочка. Папу звали… папой. Маму… Папа называл её Юленька, мамины старшие сёстры - Люськой, брат - Пунечкой.

А брат - это дядя Лапа?

Ну, например он, хотя в жизни-то его никто так не зовёт, только одна маленькая девочка. А вот девочку очень долго называли всякими разными словами, но никак не по имени… Потому что имени у неё не было.

Это про меня сказка, да? А приключения будут?

Будут-будут. Иди умывайся и ложись.

Мама обычно читает или рассказывает мне удивительные истории из жизни разных богов, героев, волшебников, да ещё на разных языках. А папа редко рассказывает «правильные» сказки, то есть народные или литературные, - чаще на ходу сочиняет. Я бегу умываться, предвкушая сказку про саму себя, потому что правдивую историю о том, как у меня не было имени и откуда оно взялось, я уже знаю.

По всем приметам родиться должен был мальчик, которого хотели назвать Генрихом. И вдруг раньше срока родилось нечто крошечное, весом без восьмушки пять фунтов (так няня по старинке считала) и чуть больше сорока сантиметров в длину, и оказалось девочкой. Родители долго не могли решить, как же им назвать это неожиданное явление.

Пока не было кроватки, я спала в чемодане, стоявшем на большом стуле, а крышка его была привязана к спинке. Тогда меня называли Мосявка, Буба или как-нибудь ещё. И вот это создание должно было получить имя. Папе нравились одни имена, маме - другие, и спорили они без конца. Один из друзей семьи предложил:

Назовите девочку Myccop - это по-турецки «звезда».

Но мама решила мусором дочку не называть. Спорили бы ещё долго, если бы через два месяца родителям не принесли строгую повестку о штрафе и официальное напоминание о том, что в стране существуют загсы, куда им и следует явиться зарегистрировать ребенка.

Пошли втроём: папа, мама и их друг Александр. Пока родители в коридоре у окна бурно спорили, как же будет называться это чудо, они передали ребёнка другу, чтоб подержал, покуда они что-то решат. Тот тихо зашёл в комнату (из которой полчаса назад выдворили родителей доспоривать в коридоре) и зарегистрировал ребёнка, благо и ребёнок, и документы были в руках у дяди Саши. С чувством выполненного долга он предложил родителям доспорить как-нибудь в другой раз, так как эту девочку зовут Стелла, что на латыни значит «Звезда».

ИД "КомпасГид" и Виталий Зюсько умеют "попадать в нерв". Буквально на днях в интернет-магазине "Лабиринт" начнётся продажа книги Ольги Громовой "Сахарный ребёнок". Эта небольшая повесть должна быть в каждой домашней библиотеке. «Сахарный ребёнок» Ольги Громовой, главного редактора журнала "Библиотека в школе" и глубокого, тонко чувствующего человека, - классический «роман воспитания» на экстремальном историческом материале. Давно освоенные "взрослыми" кино и литературой, "трудные страницы" нашей истории по-прежнему остаются табуированной темой в русской детской литературе.

Эта книга непременно должна была появиться. Для русской (а затем и советской) литературы всегда был органичен жанр «романа воспитания», который обязательно должен был присутствовать в чтении подростков. В нём становление юной личности, совершающей выбор, происходит в неразрывной связи с историческим становлением. Вслед за трилогией Л. Толстого, «Неточкой Незвановой» Ф. М. Достоевского, книгами П.П. Катаева и В.А. Осеевой, которыми зачитывались прабабушки и бабушки нынешних тинейджеров, должны были появиться книги современных авторов, созданные на новом материале для нового поколения. Но жанр «романа/повести воспитания» полностью исчез из новейшей детской литературы. Из-за отсутствия внятной идеологии, сложившейся в педагогике тоталитарной системы «художественного вкуса» и очень узкого коридора конвенциальной системы критериев оценки литературных произведений.

«Сахарный ребёнок» - классический «роман воспитания» на экстремальном историческом материале, давно освоенном взрослыми кино и литературой, но по-прежнему табуированном в русской детской литературе. Автору не надо придумывать экстремальные условия и многочисленные испытания, обрушившиеся на счастливую любящую семью, они созданы историей.

Повесть автобиографична. 1937 год. Из уютного мира, наполненного любовью и заботой, страны эльфов и гномов, шестилетняя Эля и её мать Юлия после ареста отца попадают в ссылку в лагерь в Киргизии как ЧСИР (член семьи изменника Родины) и СОЭ (социально опасный элемент). С лёгкой иронией автор замечает: «Элемент, конечно, был очень опасен: образование высшее, владеет пятью иностранными языками, играет на пианино, прекрасно рисует, до революции училась в Смольном институте, её мать – полька, бабка – шведка, отец – русский столбовой дворянин, работал инженером на Тульском оружейном заводе и уж наверняка был недобитым белогвардейцем, так как все мужчины в роду (кроме него, моего деда) были артиллерийскими офицерами. А ещё и замуж вышла за прибалтийского еврея, который к тому же в лагере…»

Несмотря на то, что шестилетний ребёнок и мать, инвалид с последствиями перенесённого костного туберкулёза, попадают в нечеловеческие условия, они поют песни, читают стихи, рассказывают сказки и истории, шутят, больше всего опасаясь расстроить и ранить друг друга. Именно созданный ими с помощью литературы внутренний мир, противостоящий внешнему ужасу, и помогает выжить. Раздробленные прикладом винтовки нос и челюсть Эли в наказание за протянутую к тюльпану руку, избиение камчой не ожесточают и не меняют картину мира. В ответ на недоумение ребёнка: «Нас продали в рабство, что ли? Мы теперь рабы?» - звучит мудрый и полный достоинства ответ матери: «Рабство – это состояние души. Свободного человека сделать рабом нельзя».

После лагеря скитания в поисках работы, жизнь в киргизских сёлах. И здесь им везёт на хороших людей. Среди них и раскулаченные семьи из Украины, и оседлые киргизы, глава рода Сосанбай, его сын Сапкос, так киргизы произносят «совхоз». Знание киргизской культуры и языка (это обязательно для интеллигентных людей) и здесь приносит уважение. К тому же маленькая Эля, кант бала, по-киргизски сахарный ребёнок, становится «манасчи» (манасчи - человек, который знал «Манас» наизусть и пел его речитативом на несложную мелодию). Русская девочка помогает киргизам лучше знать их культуру и выступает сначала перед старейшинами, а затем перед киргизской молодёжью, чтобы те не забывали свою историю.

Одна из самых ярких глав книги - «Великое чтение». Каждый вечер ссыльные русские, украинцы и местные киргизы собираются в одной из комнат барака, чтобы рассказывать истории, читать стихи и рассказы, Пушкина и Гоголя, с переводом на киргизский. Именно чтение объединяет, помогает сохранить достоинство в немыслимых условиях. Повествование охватывает 10 лет, последующие события кратко излагаются в Эпилоге.

«Сахарный ребёнок», без сомнения, книга, необходимая для семейного чтения. Попавшие в жернова истории, несправедливо обвинённые, подвергнутые гонениям и унижениям, мать и дочь, сохранили достоинство и силу духа, веру в хороших людей, и любовь к своей земле. Классический вечный сюжет на новом для детской литературы материале. От этой книги светло на душе.

Книга замечательно проиллюстрирована художником Марией Пастернак, похоже прожившей в своих картинках жизнь маленькой Эли вместе с Ольгой Громовой.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Стелле и Эрику.

Я выполнила своё обещание.

Пролог

Не хотелось думать ни об уроках вообще, ни конкретно о немецком языке – так хороша была за окном подмосковная ранняя осень с ярким осенним солнышком, так манила в лес. Я вполуха слушала, как учительница объявляла результаты вчерашней контрольной. «Нудо́льская – три…» Ослышалась я, что ли? Класс недоумённо загудел, но под строгим взглядом нашей новой «немки» быстро затих. С первых парт изумлённо оглядывались на меня одноклассники: вторая тройка по немецкому за неделю. Все знали, что по-немецки я говорю почти так же свободно, как по-русски, и школьный диктант ну никак не могла написать на тройку.

А я вдруг всё поняла. И недавняя тройка по русскому за сочинение (учительница сказала, что я стала допускать стилистические ошибки и не раскрыла тему), и сегодняшняя уже не показались такими удивительными. Обидными – да, несправедливыми – конечно… Но в эту минуту мне стало ясно, что теперь, в последнем классе, эти тройки станут появляться неизбежно, как бы я ни старалась. И тогда у меня в конце года выйдут четвёрки по русскому и немецкому. И не видать мне ни золотой медали, ни даже серебряной, несмотря на все мои «пятёрочные» табели прошлых лет.

Я совсем перестала слушать урок. Я думала. Понятно, что четвёрки по русскому не избежать – тогда мне точно не дадут медаль. Можно получить медаль, даже имея две четвёрки за последний год, но не в том случае, если одна из них по русскому. Это закон. А похоже, так и будет. Обидно и неясно, почему вторым предметом стал именно мой любимый немецкий. Не математика, не физика… Может быть, потому, что наша новая классная руководительница преподаёт немецкий и, похоже, не очень-то хорошо его знает… а значит, ей не нравятся те, кто знает лучше неё? Или просто она в нашем посёлке недавно, ещё не своя вроде бы, и потому именно ей поручено выполнить чью-то «установку»?

Моя мама тоже преподаёт немецкий. В той же школе. Но ей старшие классы не дают, только с пятого по седьмой. Мы и живём при школе – в маленькой служебной квартире. Маме, конечно, тоже будет обидно за мой немецкий, но я точно знаю, что ни она, ни я сама спорить не станем. И объяснять ничего никому не будем. А одноклассники… ну что ж, поудивляются и привыкнут. В десятом классе у всех своих забот хватает.

I. Игра

– Ладно, Мосявка, – говорит папа, – доедаем быстро кисель и спать.

– А сказка будет?

– Будет тебе сказка. Сегодня моя очередь.

– А можно ты прямо сейчас начнёшь, чтобы знать, про что… а потом я пойду чистить зубы и умываться?

– Давным-давно…

– Когда и солнце было ярче, и вода мокрее?

– Господи, а это ты откуда взяла?

– Это Полюшка ей так сказки рассказывает, – улыбаясь, говорит мама.

Полюшка – это моя няня. И она, кстати, никогда не зовёт меня Мосявкой. Считает, что это собачья кличка, и ворчит, когда меня так зовут. Но папа её ворчания не боится.

– Не отвлекайте меня. Так вот… давным-давно жила-была в Москве семья: папа, мама, няня и совсем маленькая девочка. Папу звали… папой. Маму… Папа называл её Юленька, мамины старшие сёстры – Люськой, брат – Пунечкой.

– А брат – это дядя Лапа?

– Ну, например он, хотя в жизни-то его никто так не зовёт, только одна маленькая девочка. А вот девочку очень долго называли всякими разными словами, но никак не по имени… Потому что имени у неё не было.

– Это про меня сказка, да? А приключения будут?

– Будут-будут. Иди умывайся и ложись.

Мама обычно читает или рассказывает мне удивительные истории из жизни разных богов, героев, волшебников, да ещё на разных языках. А папа редко рассказывает «правильные» сказки, то есть народные или литературные, – чаще на ходу сочиняет. Я бегу умываться, предвкушая сказку про саму себя, потому что правдивую историю о том, как у меня не было имени и откуда оно взялось, я уже знаю.

Пока не было кроватки, я спала в чемодане, стоявшем на большом стуле, а крышка его была привязана к спинке. Тогда меня называли Мосявка, Буба или как-нибудь ещё. И вот это создание должно было получить имя. Папе нравились одни имена, маме – другие, и спорили они без конца. Один из друзей семьи предложил:

– Назовите девочку Муссо́р – это по-турецки «звезда».

Когда в доме появилась няня Поля, она придумала сокращение от имени Стелла – Эля. С тех пор близкие так меня и звали.

Лица папы я не помню. Зато помню карман его пальто. Если я запускала туда руку (почти до плеча), там всегда находилось что-нибудь вкусненькое. Помню большую тёплую руку, за которую я держалась, когда по выходным мы ходили гулять. И голос – очень низкий, бархатный. И вот папа рассказывает мне сказку. О том, как маленькая, но смелая девочка без имени спасает свою маму от злых разбойников и зарабатывает себе имя – Звёздочка.

И папа, и мама были очень музыкальны. Мама садилась вечерами за пианино, и они пели вдвоём. Было так славно. Очень я любила, когда они пели «Элегию» Массне. Конечно, я не знала, что такое элегия и кто такой Массне, и считала, что это одно такое длинное слово – «элегиямассне», – но и слово было красивое, и мелодия.

Родители оба работали, и работали много. Но когда они были дома, а я ещё не спала, казалось, что всё их время принадлежало мне. Ни разу я не слышала «отойди», «займись своими игрушками», «мне некогда», «поговорим потом». Сейчас мне кажется, что мы всё время играли.

Наряду с русским языком родители с самого раннего возраста говорили со мной по-немецки и по-французски. Поэтому я к трём годам одинаково понимала все три языка, а потом и говорила на них одинаково легко. И именно потому немецкие, французские и русские сказки и истории мне рассказывали на языке оригинала.

Мама очень хорошо рисовала и нередко во время рассказа набрасывала рисунок.

Мне часто приносили подарки: они всегда были завёрнуты в бумагу и завязаны верёвочкой, которую я должна была развязать сама.

Однажды папа принёс домой громадный свёрток. Поставил его на пол и серьёзно так сказал:

– Интересно, что там внутри? Развяжи его аккуратно и посмотри.

Сначала я проверила папин карман – там было маленькое краснобокое яблоко. Ну а потом обошла свёрток кругом. Длинный, выше меня, он стоял на полу и слегка покачивался. Надо было развязать все узлы и посмотреть…

– Ну, человечек, смелее!

Это были очень важные слова. Если мной бывали довольны, мне говорили «хороший человечек», а высшая похвала звучала как «хороший человек».

Понятие «хороший человек» включало многое.

Хороший человек всё делает сам.

Человек умеет и может сделать всё, сначала с чьей-то помощью, а потом – сам. Например, в три с половиной года человек одевается и умывается сам. А постарше – конечно же, и играет сам, потому что знает уже довольно много и из всех известных историй всегда может сочинить разные другие.

Хороший человек ничего не боится.

Страшно только тому, кто боится. Если ты ничего не боишься, то тебе и не страшно. И ты тогда смелый человек.

Хороший человек развязывает все узлы сам.

В жизни человека встречается много разных узлов, и он должен уметь развязывать эти узлы. Самое простое – разрезать, а нужно уметь развязать.

В детской на стенке были прибиты две верёвочки, на которых я училась развязывать и завязывать узлы – разные: и петельку, и бантик, и двойные. Папа научил меня вязать морской узел, потому что всё должно быть завязано крепко, но так, чтобы можно было легко развязать.

Ну что ж, узлы нужно развязывать, и я это умею делать сама.

Трудилась долго. И вот – бумага снята, на полу стоит КОНЬ! Серый в яблоках, хвост и грива светлые, седло и уздечка красные, и стремена – настоящие!

…Вот теперь «лихо вдену ногу в стремя, я казак лихой!» Ура! Седло поскрипывает, и конь скачет! Ура!

Конь по имени Серый надолго стал моей любимой игрушкой. Меняя шляпу с пером на серебряный картонный шлем, я из прекрасного принца превращалась в отважного витязя. Я освобождала принцессу, зарубив трёхглавого дракона, и билась с татарами, как Евпатий Коловрат. Подозреваю, что моё дневное превращение в очередного героя определялось историей, накануне рассказанной на ночь.

Гулять я тоже очень любила. На улице было много интересного: на бульваре гуляли люди, бегали собаки, чирикали всякие птицы – здесь мы гуляли с мамой, папой или няней. А во дворе, куда меня лет с четырёх отпускали и одну, можно было поиграть в мячик, попрыгать через скакалку, построить в песочнице замок, а иногда и немного подраться. Последнее было довольно увлекательным занятием, особенно после того как я научилась не проигрывать.

Однажды я появилась дома, ревущая во весь голос, с разбитым и распухшим носом. Из носа медленно капала кровь. Увидев очередную каплю, я взвывала. Папа посадил меня к себе на колено, закинул мне голову и, положив на переносицу мокрый носовой платок, спросил:

– Больно и обидно?

Плача, я кивнула.

– А знаешь, в драке всегда проигрывает тот, кто первым заплачет. Если не плакать, обязательно победишь.

Я судорожно вздохнула и снова заплакала.

– Никак не можешь не плакать? – Кивок. – А давай попробуем потерпеть, может, получится? Наберём воздуха и будем терпеть вместе. Начали… Глубокий вдох, терпим, выдох – у-у-ух!

И боль прошла, и плакать расхотелось.

– Ну, всё хорошо, человечек? Нужно, обязательно нужно уметь терпеть. Запомнишь?

Хороший человек умеет терпеть.

Оказалось, что терпеть не так уж сложно. Вместо того чтобы заплакать – набрать воздуха и подождать. Если не заревел сразу, то смешно реветь потом. И оказалось, что это очень помогает драться. Можно «драть» даже Борьку, которому уже целых шесть лет и который обзывается «маменькина дочка».

Игрушек у меня, конечно, было много. Во-первых, несколько наборов кубиков с азбукой. Были кубики, из которых собирались картины. А были и старинные, в которые играла ещё моя мама, тематические наборы кубиков: коробка «Африка» – с изображениями пустыни, саванны, баобабов, крокодилов, носорогов, сфинксов, негров, зебр, жирафов, египетских пирамид, Нила; коробка «Америка» – индейцы, бизоны, пиро́ги, вигвамы, негры в цепях на плантациях; коробка «Азия» – китайцы, японцы, индусы, пагоды, кобры, мангусты, слоны, обезьяны; коробка «Австралия» – кенгуру, собаки динго, муравьеды, аборигены. Картинки были яркими и очень выразительными. На стенах в доме висели две карты: политическая карта мира – в большой комнате и громадная карта двух полушарий – в детской. Вторая висела так низко, что мне было видно всё, что там нарисовано. Карту можно было снять и положить на пол.

Любимая наша игра – «Где кто живёт». Мы все ложились на пол вокруг карты мира и расставляли на ней, например по Африке, кубики с африканскими картинками. Попутно мне рассказывали разные истории об обычаях, о населении, о климате, о путешественниках, об истории этих стран.

На ходу придумывались новые игры: сделанные из бумаги кораблики приплывали к Берегу Слоновой Кости, захватывали негров, везли их через океан и продавали на невольничьем рынке в Америке, где Линкольн негров освобождал. Все игры заканчивались победой добра над злом.

В выходной, накрывая большой овальный стол к обеду, мы играли в Круглый стол короля Артура и его доблестных рыцарей. Ну и, конечно, доблестный Ланселот – я – не мог за обедом капризничать, чавкать или плохо справляться с ножом и вилкой.

Много играли в стихи. Если со мной гуляла мама, то в её памяти всегда находилось какое-нибудь красивое стихотворение про то, что мы видели: птиц, собак, траву, деревья, грозу, дождь, весну, лето, осень, зиму – практически про всё. Стихи были красивые и легко запоминались. Позже мы играли – кто первый вспомнит стихи про то, что мы видим.

Иногда все вместе играли во времена года. Например, в «Осень», читая по очереди строчки из стихов про осень. Играли на равных: я помнила к тому времени много стихов, а родители никогда не читали те, которые были уже известны мне.

Вообще стихов мы читали много. Любимые стихотворные сказки перечитывались столько раз, что я успевала выучить их наизусть. Потом мы рассказывали эти стихи и сказки друг другу: мама мне – одну строчку, я ей – следующую.

Но самая лучшая игра начиналась, когда в Москву приезжал дядя Лапа! Мамин брат жил в то время в городе Горьком и изредка бывал в столице в командировках. Это был большой праздник.

Во-первых, дядя Лапа всегда привозил мне шоколадную бомбу. Так назывался шоколадный шар, полый внутри. Бомбы бывали разные: от маленьких, с ладошку, до больших, величиной с детский мячик. Сверху они были обёрнуты золотой или серебряной бумагой, а внутри всегда обнаруживалась какая-нибудь игрушка. Негритёнок Том – одна из моих самых любимых игрушек – появился как раз из большой шоколадной бомбы. Это была целлулоидная куколка величиной с ладошку. У него поворачивались голова, руки и ноги.

Во-вторых, с дядиным приездом всё в доме становилось вверх ногами. Из стола и стульев строились крепости, фрегаты, караваны верблюдов и вообще всё, что было нужно. Мы открывали Америку, шли через пустыню за сокровищами, штурмовали Бастилию и на её обломках пели по-французски «Марсельезу».

Очень важной частью жизни были книги. Великое множество. На моих полках стояли тома «Жизни животных» Брема с великолепными картинками, альбомы с рисунками как существующих животных, так и доисторических, и много альбомов с репродукциями картин русских и европейских художников. Рассматривать картинки было очень интересно, хотя сама прочесть подписи я ещё не умела.

Домой выписывали детские журналы и покупали много книг. Каждую новую книжку читали все вместе вслух. После ужина садились за круглый стол, а читала всегда мама. Читала артистически!

Мне всегда было очень обидно, что днём я не могу прочесть ничего сама – нужно ждать, когда освободится няня. Однажды, от великой досады, я взяла сказки Пушкина, которые уже знала наизусть, открыла сказку на странице, где была картинка «Три девицы под окном», поставила книгу на стол и начала выкладывать из кубиков буквы в том порядке, что в книге. Строчка заняла весь стол. Я не помню, что там получилось, зато помню, какой я устроила грандиозный рёв, когда няня велела перед обедом всё убрать. Как я научилась читать, не помню, но в августе 1935-го, когда мне исполнилось четыре года, я читала уверенно, хотя и не очень бегло.

Среди множества полученных в тот день рождения подарков была большая толстая книга в синем тиснёном коленкоровом переплёте, на котором серебром было выведено: «Волшебные сказки». Большинство сказок мне было знакомо по названиям – мама рассказывала. Но теперь я могла прочесть их сама! На следующий день няня надолго ушла из дому, а я принялась читать сказку «Рике-хохолок». Прочитала почти две страницы, когда мне встретилось странное слово «ее». Я никогда даже не слышала слова «ее» и не знала, что это значит. Если бы я прочла предложение до конца, я, вероятно, сообразила бы, что оно означает, но сработало «табу»: нельзя что-то пропускать и браться за другое дело, не доведя первое до конца. И я застряла. Сначала я думала и вспоминала, что же это такое, потом всё-таки поплакала. Рассердившись на книгу и на это слово, я послюнила палец и стёрла его. Получилась дырка. Мрачная, я уселась под стол и стала ждать взрослых. Открытая книга с дыркой на странице лежала рядом.

Ольга Константиновна Громова

Сахарный ребёнок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской

Стелле и Эрику.

Я выполнила своё обещание.

А я вдруг всё поняла. И недавняя тройка по русскому за сочинение (учительница сказала, что я стала допускать стилистические ошибки и не раскрыла тему), и сегодняшняя уже не показались такими удивительными. Обидными – да, несправедливыми – конечно… Но в эту минуту мне стало ясно, что теперь, в последнем классе, эти тройки станут появляться неизбежно, как бы я ни старалась. И тогда у меня в конце года выйдут четвёрки по русскому и немецкому. И не видать мне ни золотой медали, ни даже серебряной, несмотря на все мои «пятёрочные» табели прошлых лет.